Три великих жизни [сборник 1968] - Вера Михайловна Корсунская

говорят, держа в руках любимое растение — линнею (а может быть, это только поэтическая легенда)… Вдруг в глазах у него потемнело… Не в силах подняться со стула, он не мог повернуть головы — удар.

Выздоровление шло медленно, очень медленно, но все-таки еще два года старый князь ботаников верно служил возлюбленной флоре — проводил занятия со студентами. А память все гасла, потухало воображение, исчезла славная живость в речах и движениях. Второй удар положил конец его жизни.

После первого удара он написал о себе: «Яйцо треснуло, оно еще не совсем раздавлено, но что скрыто, то не забыто. Я отжил свое время и выполнил задачу, которую возложила на меня судьба». Линней почти полностью повторил слова, которые ему сказал когда-то его учитель и покровитель Бургав.

Но он еще в силах радоваться любимым коллекциям. Король прислал ему четыре повозки с растениями из дальних стран. Новая жизнь влилась в слабеющие члены.

— Вот истинное наслаждение — разбирать и описывать королевский дар, присланный в качестве рождественского подарка.

«Во всю мою жизнь у меня не было такого приятного рождества, как нынче». В восторге Линней забывает болезнь и снова бодр и счастлив. В любимом Хаммарбю с юношеским жаром он отдается разбору растений, в мечтах представляя себе, как украсят они его музей.

Король навестил старого ученого в Хаммарбю, искренне обрадовавшись улучшению состояния его здоровья, и прогостил под его кровом несколько дней.

Линней попросил короля об отставке, но тот отказал, говоря, что, пока Линней жив, никто не займет его места. И старый ученый с удовлетворением записывает этот случай: «…король желает, чтобы он оставался для чести Академии, так как в ней нет лиц более уважаемых…» Надо думать, что такое уважительное отношение было приятно Линнею тем более, что оно нашло и известное материальное выражение (удвоение жалованья).

«Приводить мой дом в порядок…» Летом 1775 года Линней медленно ходил в саду Хаммарбю, любуясь радостью всей своей жизни — растениями.

— Вот из этого вяза сделайте мне гроб! — Он сам облюбовал дерево для своего последнего «дома». Мысли о смерти навещали его все чаще.

Стоял декабрь 1777 года. На своей ферме, в кухне перед пылающим очагом сидит Линней. Холодно, стены еще не прогрелись; старый ученый закутан в овчину и сосет свою трубку.

О чем он думает, какие картины вспоминаются ему из долгой жизни?.. Вот он входит в Лунд, и колокольный звон губит все надежды, недаром никогда в жизни он не мог слышать его без волнения… Может быть, добрая Голландия… Сара-Лиза тех далеких лет… Сын, ему он передает все свои сокровища: книги, мысли, коллекции. Или он задремал…

— Славно я прогулялся! И всех надул! — Он любил пошутить, даже когда никого нет рядом. Взял да и приехал тайком от всех, один с кучером. Морозный воздух освежил его, он очень доволен собой, поездкой, погодой.

А дома переполох ужасный: отправился один куда-то на прогулку и долго не возвращается. Бросились разыскивать и нашли его в Хаммарбю, озаренного пламенем огня, в великолепном настроении.

— Побуду еще здесь, — отвечал он на настоятельные уговоры ехать домой. — Да я отлично себя чувствую!

На самом деле здоровье Линнея было очень и очень плохо. Он давно замечал за собой ослабление памяти, его редкой, феноменальной памяти. Она, хранившая все, что было сделано в науке до него, все, чем заняты современники в чужих странах, какое растение и кем привезено и что о нем написано, — стала тускнеть. Словно драгоценный металл от времени стал покрываться еле заметной дымкой. А там дымка стала пеленой. Память отказывалась служить. Это как-то удивило ученого, а потом, когда стало несомненным фактом, опечалило его.

Одно неприятное событие сильно встревожило Линнея и, возможно, вызвало или, по крайней мере, приблизило второй удар. Дело было так. Появилась мысль основать в Стокгольме отдельную медицинскую коллегию. Это могло бы в последующем лишить Упсальский университет права принимать к защите докторские диссертации и подорвать его как научный центр. Можно себе представить, как взволновался Линней, бывший как раз в это время ректором университета.

— К королю! Немедленно просить аудиенции у его величества, умолять о спасении alma mater.

Линней едва ходил, речь его была затруднена и не всегда понятна, стоять почти не мог, но судьба университета превыше собственного здоровья. Он приказывает отвезти себя в летнюю резиденцию короля, где тот был в это время.

Опираясь на палку, весь дрожа от возбуждения, сверкая глазами, князь ботаников стоит перед королем.

— Это не годится. Столице наук не должно наносить такого оскорбления, на это я не могу согласиться! Ваше королевское величество, подумайте… Я не соглашусь, я не переживу такой обиды, не хочу пережить и прихожу искать защиты!

Король сначала не понял, в чем дело, а потом, когда дело разъяснилось, постарался успокоить защитника университета своим обещанием:

— Упсала не будет обижена, я уже решение отменил, мой любезный друг; теперь отдохни, с тобой спорить не годится.

Линней возвратился домой, университет сохранил свои права, но победа alma mater была куплена дорогой ценой. Второй удар случился с Линнеем на пороге его дома по приезде от короля. Паралич, полное ослабление памяти, восприятия. Рассказывали, что временами он забывал даже свою фамилию, перо выпадало из коченеющих пальцев… Потом совсем перестал говорить, изредка произнося отдельные слова. Без посторонней помощи уже не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

И опять, может быть, только поэтическая легенда, но она очень к лицу Линнею. Передавали, что при виде цветка его угасшие черты оживлялись, замолкшие уста освежала тихая улыбка.

Печаль потери тревожит богиню

10 января 1778 года в восемь часов утра князя ботаников не стало…

Похоронили его в Упсальском соборе вечером. Огромная толпа учеников,